Итак, мой второй полет, на тот момент самый длительный в мире – 96 суток. Работаем на станции «Салют-7» вместе с Юрием Романенко. Со станцией состыковались, в открытом космосе поработали. Дел на станции невпроворот. Словом, все развивается успешно. И вдруг я замечаю, что Юра несколько раз в день принимает обезболивающие препараты. Причем в руководстве к таблеткам было написано: принимать не более двух штук в день, а мой напарник значительно превышает этот лимит! Признаться, я занервничал: в чем дело?
Оказалось, у Юрия заболел зуб, причем очень сильно – врачи на Земле прозевали кариес, который дошел до нерва. Романенко заматывался шарфиком, надевал шапку, снова и снова принимал обезболивающие таблетки в тройном размере – ничего не помогало. Серьезнейшая проблема! В космосе стоматологов нет, пойти некуда. В детстве бабушка заговаривала мне зубную боль. Я до сих пор помню тот заговор: «На синем море, на белом камне пресвятая мать-Богородица сидела, иголочку держала, шелковою ниткой ранку зашивала, зубную боль унимала». И проходило. А в космосе заговоры не действуют. Или, чтобы подействовало, необходима бабушка, а ее с нами не было.
Зато у нас было на борту японское малогабаритное (размером с обыкновенную зажигалку!) устройство для акупунктуры, в работе которого мы не слишком разбирались. Там надо найти в ухе точки от самых разных болезней, и на эти точки воздействовать электрическим импульсом чудесного японского приборчика. И у нас был рисунок уха с указанием, в какие точки посылать импульсы. Мне нужно было найти точку зубной боли. Но там еще была указана некая точка чуть ли не смерти! Это меня тревожило.
Сравнил этот рисунок с ухом, а у Юры совсем другое ухо – не такое, как на схеме. Где нужная точка, непонятно, а если в точку смерти попадешь? Но Юра был настроен решительно, «Нет, мне больно, давай лечить».
Я прикинул: наверное, вот тут наша точка! Поставил крестик шариковой ручкой, и стал воздействовать хитроумным приборчиком. Не помогает. Юра говорит: «Усиливай сигнал». Я усилил – все равно не помогает. Он говорит «Усиливай еще». Я отвечаю: «Нельзя, уже максимум», он снова за свое: «У тебя болит, или у меня болит?» Я говорю «У тебя». – «Усиливай!». Я усилил и прожег ему насквозь ухо, на том и закончили сеанс лечения. А зуб все равно болел. Видимо, я в нужную точку не попал, но и в точку смерти, слава Богу, тоже не попал.
Командир мучается, но на Землю не сообщает. Говорит: «Я офицер, командир корабля и буду на больной зуб жаловаться! Это позор!» Тогда я пошел на военную хитрость: сообщил в Центр управления полетом, что зуб болит у меня, описал все Юрины симптомы. С Земли пошли советы: как прогревать зуб, чем полоскать. Ни то, ни это не помогало. А ведь программа у нас была такая, что выкладываться нужно изо всех сил. Мы ожидали экспедицию посещения – наших гостей, первый в истории международный экипаж.
И вот на станцию прилетели Губарев с чешским космонавтом Ремеком. Они привезли стоматологические инструменты, в том числе и бормашину на батарейках. Ремек вызвался лечить зуб. А на эти блестящие хищные крючки и иглы на земле-то смотреть противно, а уж в космосе… Ну, мы объяснили ребятам, что зуб болит не у меня, а у Романенко. Ремек был готов заняться зубами командира. Но тут я спрашиваю: «Тебя хоть учили зубы лечить? Ты же летчик-истребитель!» Хотя, если вспомнить историю, Петр I тоже зубы вырывал, правда, иногда вместе с челюстью: силушка-то у императора была неимоверная… Ремек гордо отвечает: «Конечно, учили! – Сколько?» «Полтора часа!» В общем, на правах старшего, не дал я этому «доктору» к Юриному зубу прикасаться. По-русски предложил – лучше давай привяжем ниткой к вашему кораблю, пойдете на расстыковку и вырвите зуб.
Эту идею тоже не реализовали. Пришлось Романенко дожидаться конца полета, и зуб ему удалили уже на Земле. Хотя я ему предлагал улететь с Ремеком, а я бы долетал с Губаревым. Но тогда бы нам с ним не засчитали рекорд, и мы бы «не побили» американцев. Юрий держался молодцом.
Да и мне с ним хорошо работалось и я рад, что наш экипаж не распался.
На его работе недомогание почти не сказывалось, поблажек он себе не давал. Нелегко ему приходилось во время телерепортажей с борта станции. Он снимал теплую шапочку, разматывал шарф и, улыбаясь, рассказывал миллионам телезрителей, о том, как красива планета из космоса.
После приземления ко мне прибежали врачи – мой больной зуб лечить, а я уж и забыл про ту хитрость… Перед следующим полетом доктора в отместку предложили мне расстаться со всеми зубами и поставить, для надежности, съемные протезы. Но я, естественно, не согласился.
Коньяк
Анекдот на полях:
Огромная очередь за спиртным стоит, не двигается. Крайний не выдержал: «Пойду – убью Горбачева!». Через час возвращается.
«Ну что, убил?» – «Нет, там еще больше очередь».
Спиртные напитки в рационе космонавта присутствуют лишь в символических дозах. Недавно писали, что американские астронавты напились перед стартом. Полная чушь, ерунда, чьи-то фантазии ради сенсации. Если русские еще могли как-то похулиганить, американцы к этому вопросу щепетильно относятся. Ну, пришел, предположим, к космонавту друг проститься, выпили они за двое суток до полета бутылку пива. Не опьянели, но нарушили режим. Их за это, может быть, наказали. А желтая пресса раздула до того, что они якобы пьяные в полет отправились.
Что можно сказать о моих отношениях с алкоголем? Пьяным я был один раз в жизни – в одиннадцать лет. Шла война. Я жил на Черниговщине. Мы, ребята, видели, что взрослые пьют самогон. И договорились испробовать этот напиток. Каждый принес из дому самогон – кто баночку, кто шкалик. Выпили. Что такое алкоголь, как он действует, чего от него ждать – никто из нас понятия не имел.
Всем стало плохо – кто-то ползал на четвереньках, кого-то тошнило. Я тоже чувствовал себя довольно омерзительно и физически, и морально. Мы потеряли человеческий облик. Это произвело на меня такое впечатление, что я не пил до 1955 года. Не пил в старших классах, не пил после поступления в институт – ни грамма. Вообще не пил спиртного. Так сильны были воспоминания!
Только в двадцать четыре года, когда я после долгих мытарств был зачислен в КБ Королева в группу баллистики, ребята предложили мне отметить это событие. Мы пришли на фабрику-кухню. Ребята достали бутылку вина.
– Ребята, я не пью!
– Но сегодня исполнилась твоя мечта, такой день! Ты полтора года этого добивался! Грех не выпить…
– Да нет, я не пью…
– Ты не хочешь с нами выпить? Кто не пьет – тот или хворый, или подлюка.
Я такие слова слышал, конечно, не раз, но держался. А тут сдался. Так и выпил первый стакан вина. Вино я полюбил. Но пьяным был только один раз в жизни – от самогона в одиннадцать лет. В последующие семьдесят лет я никогда не чувствовал потребность выпить до состояния опьянения.
Итак, это был мой второй полет. Мы с Юрой Романенко прилетели на станцию «Салют-6». В космосе каждый день нужно по два часа заниматься физкультурой. Для этого у нас были специальные спортивные костюмы. Они быстро изнашивались. Поэтому у нас их было несколько.
Однажды, когда я примерял новый спортивный костюм, в невесомость выплыла фляжка – как позже оказалось, с коньяком. Ребята во время тренировок ее припрятали, а досталась она нам. На фляжке было написано «Элеутерококк-К». Элеутерококк – это энергетический напиток, который нам дают, чтобы выдержать нагрузки. Я сдуру спросил Центр управления полетами: «Что значит „К“?» Там какое-то замешательство возникло, потом ответили: концентрированный. Мы попробовали – ну, конечно, там коньяк.
Полтора литра коньяка – это много? На двоих, на двести человеко-суток получается по семь с половиной граммов в сутки. Говоря по существу, чтобы мужчина опьянел, надо 40 граммов чистого спирта. У нас было по 7,5 грамма, на человека. И не чистого спирта, а сорокаградусного коньяка!
Но конечно, мы употребляли не перед важными научными экспериментами, а делали по глоточку перед сном. Это примерно как столовая ложка – то есть даже и не пили, а лизали коньяк. И Юра говорил: «Не могу я по семь с половиной граммов, это издевательство». Важна была сама процедура, приятные эмоции. Мы снимали напряжение.
Была у нас на борту колода карт – скажем так, фривольного содержания. На каждой карте – изображение женщины. Пятьдесят две женщины на двоих космонавтов – целый гарем в картинках. Важным средством борьбы со стрессом были ежевечерние выборы женщины дня, нашей королевы красоты. Каждый вечер выбирали одну карту, одну даму – и она следила за нами на протяжении следующего дня. Мы только думали о том, чтобы при очередном сеансе телесвязи с Землей этот «портрет» не попал в кадр.
У нас было заведено: дела закончены, включаем приятную музыку, выбираем женщину дня, перед «упаковкой» в спальный мешок выпиваем свои «боевые» граммы. Так что на борту у нас было все: и алкоголь, и женщины.
Коньяк спас меня от сильной простуды: разгоряченный после физзарядки, угодил под один из многочисленных вентиляторов. Прополоскал горло коньяком – стало легче. Был у нас и «фирменный» стоматологический рецепт. В невесомости десны становятся рыхлыми, чистишь зубы – боль жуткая, словно обдает огнем. А в коньяке, как известно, имеются дубильные вещества. Прополоскали десны, сразу же облегчение. Разве что выплевывать некуда, «приходилось» глотать.
Спас этот напиток и от переохлаждения ног. Я выходил в открытый космос в скафандре, снабженном системой водяного охлаждения. К концу работы просто не чувствовал ног. А возвращаясь на станцию, первым делом ощупал их руками – проверил, на месте ли. Ноги были на месте, но ледяные. Тогда я выпил десятисуточную(!) норму коньяка – 75 граммов. Утром проснулся – все в порядке. За это я благодарен коньяку. Потому и стал отстаивать этот благородный напиток перед медиками!
Коньяк, правда, был не идеальный на вкус. Сказывалось, что фляжку заваривали электросваркой, которая, видимо, для пищевых целей не годилась. Ребята уверяли, что коньяк был первоклассный. И я им верю. Но сварка немного подвела. Точных сведений о том, что это был за коньяк, у меня не было.
Но самое обидное, когда там осталась половина коньяка, воздух и коньяк смешались в пену. И сколько фляжку ни дави, пену не выдавишь. Мы и так, и сяк изощрялись, даже пробовали извлечь коньяк из фляжки с помощью сильфона для сбора мочи (конечно, неиспользованного), но ничего не извлекли.
Летит следующий экипаж, Коваленок и Иванченков. Вернулись.
«А мы, – говорят, – ваш коньяк допили». – «Как? Это невозможно».
– «Мы вот как поступали. Один брал горлышко в рот и поднимался к потолку. Второй бил его по голове. И когда тот вместе с фляжкой летел вниз, коньяк по инерции устремлялся ему в рот». Вот так, поколачивая друг друга, они и допили коньяк. Они вполне резонно «подкололи» нас: «Кроме высшего образования, надо иметь хотя бы среднее соображение!».
Много лет спустя на банкете, посвященном шестидесятилетию моей альма-матер – Ленинградского Военмеха, я рассказал, как мы не смогли допить фляжку, а Коваленок с Иванченковым нас посрамили. Но способ я до поры, до времени не раскрывал. Я спросил именитых гостей славного Военмеха: «А как бы поступили вы, столкнувшись с такой проблемой?» За столом было немало крупных инженеров, ученых, корифеев механики, баллистики. Неожиданный тест на сообразительность вызвал бурное обсуждение. Решения предлагались одно хитроумнее другого, но тут же отвергались оппонентами, оперировавшими математическими выкладками на салфетках. Никто не нашел правильного способа! Никто не превзошел моих космических товарищей Коваленка и Иванченкова!
Была и другая история с коньяком 11 января, когда мы с Романенко уже обжились на станции Салют-6 и к нам прибыли гости – Владимир Джанибеков и Олег Макаров. Их корабль Союз-26 состыковался со станцией – и нас на орбите стало четверо. Они, конечно, привезли с Земли письма, прессу, привезли и сувенирный штамп для гашения почтовых конвертов. А еще предложили попробовать кофе. Джанибеков достал миниатюрную тубу.
– Спасибо, но кофе у нас хватает. – сказал я.
– А наш посвежее.
В запаянной тубе оказался коньяк! Оказывается, ребятам удалось раскрыть емкость, не тронув горлышка. Они вылили оттуда кофе, влили армянский коньяк и аккуратно закрыли. Там было примерно сто граммов. Так мы вчетвером отметили на орбите уникальный праздник, который отмечают только в России, – Старый Новый год.
Я потом официально поставил вопрос в Министерстве здравоохранения о том, чтобы на борт доставляли коньяк. Как честный человек, я не хотел его контрабандой проносить. На коллегии министерства делал доклад, объяснял, что при простуде можно сполоснуть коньяком горло, десны распухшие подлечить: там же дубильные вещества. Говорил и о благотворном психологическом влиянии.
Медики пугали: выпьешь 20 граммов коньяка, опьянеешь, без скафандра откроешь люк и полезешь в космос. Или плеснешь в регенератор кислорода, он взорвется. В общем, всякую чушь несли. Ну, кто будет плескать 7,5 грамма в какой-то регенератор вместо горла.
Точку поставил Олег Георгиевич Газенко – директор Института медико-биологических проблем. Он сказал так: «Я, конечно, не знаю, как там горло лечить коньяком. Не думаю, что они будут выходить в космос без скафандра с семи граммов коньяка. Одно знаю точно: в космосе так мало положительных эмоций, что если им доставляет удовольствие капля коньяка, то его надо поставлять на борт».
А я еще подлил масла в огонь: «Разрешите вы или нет, а коньяк на борту будет. Так пусть лучше под вашим контролем, на научной основе, чем в антисанитарных условиях». Так и решили: пусть уж лучше под контролем. Когда замминистра Бурназян подписывал решение коллегии, ему Газенко ехидно говорит: «Впервые в истории коллегия министерства за алкоголь проголосовала». Тот дрогнул, но было поздно.
Потом приезжают ребята с очередного пуска и рассказывают, что положили все, как положено, коньяк по ведомости провели. Вдруг приходит врач с запиской от Бурназяна: «Убрать коньяк с корабля». Видимо, испугался он ответственности. Они убрали. Я вскипел: как же так, было решение коллегии! Они говорят: «Да чего ты кипятишься: он ушел, мы обратно положили». Как я предупреждал, так и получилось: коньяк в космос провозят контрабандой.
Здесь можно вспомнить историю – уж и не знаю, быль это или выдумка? Когда при Горбачеве по всем фронтам шла борьба с алкоголем – в буфете Верховного Совета СССР не стало спиртного. Запрет! Дагестанский поэт Расул Гамзатов был недоволен этим обстоятельством, но в конце концов, прореагировал философски: «Что ж, тогда будем проносить в себе!»
Наши ребята – космические «контрабандисты» – проявляли чудеса изобретательности, стараясь пронести на станцию спиртное. Однажды сделали фляжку по форме бортового журнала. Обложка была от настоящего бортжурнала, отличная крепкая корочка с гербом СССР, а внутри закрепили плоскую канистрочку с коньяком. Положили эту обманку вместе с другими документами в целлофановый мешок, который потом проходил обработку ультрафиолетовыми лучами.
Космонавт благополучно миновал офицеров безопасности, и ребята уже праздновали победу. Но тут один военный, отвечавший за безопасность, подошел к космонавту, который должен был лететь, и что-то ему тихо сказал. Ребята замерли. Что именно сказал тот офицер, мы узнали только после завершения полета. Оказывается, он посоветовал в следующий раз наполнять «бортжурнал» по самую пробку, потому что иначе содержимое булькает…
Кроме коньяка, в моей космической истории промелькнуло и пиво. Я был в Чехословакии, а, если точнее – в нынешней Словакии. И впервые в жизни увидел пиво в банках. «Златы фазан» и сегодня всем известное пиво, и тогда оно было превосходным. Мне подарили две банки из первой «баночной» партии завода в Хурбанове. Сначала я, конечно, собирался лично продегустировать напиток. А потом подумал: на Земле я могу сколько угодно выпить пива – в бутылках, в разлив. Ничем не хуже баночного, даже получше. А в космосе пивных баров нет и бутылки везти нельзя. Банки им в сто раз нужнее, чем мне!
И я решил послать контрабандой мои две баночки на орбитальную станцию. Каким-то чудом это удалось. Ребята потом рассказывали, что первую банку они вскрыли обычным способом – и пиво, как старик Хоттабыч, вылетело из банки, и видно было, как пена быстро растаяла в воздухе. Только запах остался. Вторую банку они проткнули иголкой, потом благополучно выцедили пиво. Такое нестандартное удовольствие во время длительного полета дорогого стоит. Уверен, что у ребят, благодаря одной выпитой банке пива, повысилось настроение на целую неделю.
Земля в иллюминаторе
Земля из Космоса очень красивая – и днем, и ночью. Если бы я был просто космическим туристом, наверное, неделю бы не отрывался от иллюминатора. Но работы было очень много. В первом полете мне, конечно, хотелось поскорее увидеть с высоты нашу Родину. Но не тут-то было. Наш запуск так запланировали, что первые две недели, когда пролетали над Советским Союзом, всегда была ночь. Темень! А нам не терпелось посмотреть на свою Родину при свете Солнца. Через несколько дней наше желание исполнилось. Самое красивое для меня место – это Камчатка. Кругом темно-синее море, а горы покрыты снегом. Возникала ассоциация, будто на синем бархате лежат бриллианты.
Самый фантастический вид из иллюминатора запомнился мне на всю жизнь. Мы пролетали в сумерках над Северной Америкой, я настроился наблюдать за полярными сияниями, Смотрю по обыкновению на горизонт, в высокие широты. И вдруг прямо под нами вижу картину, которая меня буквально очаровала. Прямо из Земли к нам словно устремились световые снопы тысяч зеленоватых прожекторов. Свет этих лучей был настолько слабым, что сквозь него видны были вечерние огни городов.
Я «помчался» за фотоаппаратом – ведь такого полярного сияния не удавалось наблюдать еще никому. По дороге сбил «с ног» Юру. Он тоже прилип к иллюминатору и сразу огорчил меня – такого слабого фосфоресцирующего свечения не возьмет ни одна пленка. Оставался один выход – фломастер. Юра быстро зарисовал эту феерическую картину и пообещал мне, что дома перенесет этот фантастический эпизод на холст.
Но было место, где становилось как-то не по себе – мыс Горн. Оно считается гибельным для судоходства, потому что там всегда низкое Солнце, полумрак, сильные ветра, течения, камни. А на высоте в 350 км ветров и камней нет. И все-таки, глядя на этот мыс, меня преследовало ощущение опасности – будто какой-то хищник хочет прыгнуть мне на спину.
НЛО в Космосе
Началось с того, что я увидел «летающие тарелки» и испугался! Я выглянул в иллюминатор и увидел, что нас преследуют «тарелки» – целая эскадрилья. Причем они идут четким зловещим строем, и иногда на них заметны даже красные проблески. Они меняли форму как ртуть – и это напоминало фантастические романы!
Я говорю Юрию Романенко: «Смотри, летят!» Он улыбнулся и ответил, что это просто пылинки, которые отделились от обшивки станции во время коррекции орбиты. Так как в космосе невозможно определить расстояние, то нам кажется, что объекты находятся далеко, на самом же деле пылинки у иллюминатора. Смотрелись они очень внушительно. Ну, если уж я напугался – надо и других напугать.
Когда к нам на станцию прилетели Владимир Джанибеков и Олег Макаров, я им честно признался: знаете, ребята, если вы увидите в иллюминатор на расстоянии в километр восемь летающих тарелок, которые нас преследуют, то не бойтесь. Они идут за нами уже давно, но не атакуют и вроде бы пока нам вреда не собираются причинять.
«Знаем мы тебя, – сказал Володя, – ты любитель разыгрывать». Я пожал плечами: «Мое дело вас предупредить». И пошел работать. Долго я их «накручивал», как бы между прочим намекал на НЛО. И подчеркивал, что в этом нет ничего страшного, что они не нападают. «Если бы я хотел вас разыграть – я бы вас пугал, а тут вообще-то ничего страшного, просто летят себе и летят».
Прошло некоторое время. Я почувствовал, что они уже «готовенькие». Как-то подхожу к иллюминатору и зову их: смотрите! И они видят жуткую картину: на фоне восходящего солнца и темного неба идут за станцией строем восемь сверкающих, горящих, переливающихся на солнце объектов. Когда на высоте в 350 км они идут на большой скорости, а строй между тем соблюдается: объекты не приближаются и не удаляются, – то это страшновато.
Мои коллеги шутки прекратили. Макаров говорит: «Я возьму бинокль и рассмотрю хоть один из них». – «Давай, – отвечаю, – только они уходят от нас со сверхсветовой скоростью!» Когда он возвратился, их уже и в самом деле не было… «Я же предупреждал!»
Но увы, это был розыгрыш. «НЛО» запускал я сам. Делалось это просто. Перед выходом станции на Солнце надо было около иллюминатора постучать по корпусу станции, и в этом месте от него отделялись пылинки. Искусство было в том, чтобы выбить восемь крупных. Восемь потому, что В. Севастьянов говорил, что видел семь НЛО. Так что мне надо было превзойти его хотя бы на один объект.
Потом, дав им отлететь от станции подальше, можно было сказать: «Смотри, в километре НЛО!» А психика зрительного восприятия такова, что, если человек смотрит в расчете на километр, он этот маленький угловой размер переносит туда, и получается большой НЛО. А «уходили» они с огромной скоростью потому, что я выбивал пылинки в тот момент, когда солнце только взошло, а Земля и небо еще темные. Через несколько минут мы уже шли над светлой Землей, и в этом случае пылинки не видны…
Я человек незлой и обычно быстро раскрываю подоплеку розыгрыша – через час, через три. Но тут до самого расставания с Джанибековым и Макаровым не раскрылся. Только сказал им: «На Земле Севастьянов вам все объяснит!». Когда они вернулись на Землю – Севастьянов оказался в какой-то далекой поездке. Ребята не смогли его найти. И начали потихоньку раскрывать друзьям страшную правду о восьми НЛО.
Рассказали друзьям по секрету – и очень скоро об этом узнали все. Информация дошла до самого В. Глушко. Да что там генеральный конструктор – наши пылинки уже обсуждались на уровне ЦК и КГБ. В прессе начались сенсационные дискуссии. Когда я вернулся, мне было неловко перед ребятами, особенно перед Володей Джанибековым.
Я рассказал правду, но мне не поверили! Оказалось, что банальные пылинки никому не нужны, а НЛО интересуют многих. И до сих пор многие не верят, что никаких тарелок я в космосе не видел. То есть, конечно, видел, но сам же их и запускал!
Скопировано отсюда
(там же по ссылкам доступны и остальные страницы)