Итак, она у меня дома. Картинка, которую я себе рисовал, неоднократно убеждая ее быть гостьей, таки воплощалась на моих глазах: Лена переступала порог, оглядывалась в прихожей, куда поставить сумочку, снимала куртку. Мой дом приветственно вспыхивал лампочками в ванной, в коридоре, на кухне.
- А это спальня, - включил я очередную лампочку и пропустил Лену вперед.
Лена тут же протестировала пружины моего рабочего места.
- У-у-м-м-ф-ф, так устала, - откинулась она навзничь и, прогнувшись на грани приличного, сделала потягушки: – Й-и-и!.. Поставишь чайку?
Идея была рациональной. Следовало срочно нырнуть в какую-нибудь отвлекающую домашнюю рутину. Чтобы удержаться от нырка в кровать и не начать прогибать Лену по всем осям прямо сейчас. Напустив беззаботности, я пошел на кухню. Суетился, задевал стулья, аврально мыл какие-то фарфоровые залежи в раковине. И вдруг поймал себя на том, что пою. Не напеваю, а горлопаню с эхом!
- Ну-ну, а чего замолчал-то? – смеясь, окликнула меня из комнаты Ленка. – Мне нравится.
Мне же такая потеря самоконтроля не понравилась совершенно. Ну да, довел, наконец, до дома. Ну да, вопрос «А как я буду так поздно добираться?» не прозвучал и, похоже, не прозвучит. Ну да, глупостей про вторую комнату и вторую кровать, хочется верить, я тоже сегодня не услышу. Стало быть, этой ночью будем валяться вприпрыжку. Но чтобы так перло? Мой мозг еще разруливал бытовые задачи, а нижняя палата парламента уже во всю орала бравые марши и требовала действий. В общем, в ущерб солидности настроение было безнадежно офигенским.
Чай, сладкое, легкий треп, кино в неосвещенной комнате. Блики экрана отражаются в вазе с фруктами и бутылке игристого на полу. Полночь. Мой перегретый радиатор готов рвануть и ошпарить. Титры. Ур-р-ра-а! Леночка встает с дивана, просит выдать полотенце и «рубашечку там или футболочку». Уходит. Хлопает сначала дверью туалета, потом через некоторое время – ванной. И я готов спорить не глядя, что в тубзике забывает погасить свет. Сколько было у меня визитерш – ни одна за собой не гасила.
Я выключил телевизор и DVD-проигрыватель, вернул диван в исходное положение, положил средства индивидуальной бактериологической защиты на полочку у изголовья, но за будильник. Чтобы потом впотьмах нашаривать рукой, как обычно, ага. Не могу изжить в себе эту глупость и все тут. Презервативы, выложенные в открытую, мне почему-то гробят фэн-шуй. Искажают пространство, становясь точкой притяжения взглядов. Будто девушка, ложащаяся ко мне в кровать в одной футболке, увидит их и вознегодует: «Ты на что, гад, намекаешь? Да как ты смел обо мне подумать такое?»
Я вдруг сам захотел в туалет. Разумеется, отворяя дверь, на бессознательной моторике хлопнул левой рукой по тумблеру. И погасил: свет-то был включен. Точнее, не выключен. Я было открыл рот громко съязвить что-нибудь в адрес Ленки, которая плескалась под душем за тонкой стеной, но дальше раскрывания рта дело у меня так и не пошло.
На белых стенках унитаза, наискось уходя в воду, зияли чиркаши. Темно-коричневые полосы. Не одна и не две. Следов было слишком много, чтобы принять их за результат ленкиной невнимательности при пользовании ершиком. Пользования не случилось как такового. Лена просто нагадила, нажала кнопку бачка и гордо, не оглядываясь, вышла.
Конечно, где-то на далеком краешке сознания мне польстило, что она так торопилась в ложе. Но… Между моим и ее посещением прошло некоторое время. Под воздействием воды лепнина уже стала размягчаться, отпочковывать от себя неровные ошметки. Сгусточки плавали стайкой. Их колыхало мерными канализационными приливами и отливами. Я глядел на все это, не в силах отвести взгляд, и физически чувствовал, как из моих волос уходит меланин. Психика моя мгновенно исчерпала запасы брезгливости и теперь генерировала чистейший ужас. Я на самом деле не мог оторвать глаз от катастрофы! Одними только глазами я чувствовал и омерзительный запах и, что уж совсем шизофренично, даже вкус! Я словно сам был с ног до головы в ленкином гуано! Та самая фантазия, что рисовала мне экстатические полотна нашей с Ленкой близости, теперь, подло хихикая, макнула кисть в ее анализы и принялась работать со всем размахом. Мир вокруг покоричневел за секунды. Моя утонченная натура (презики за будильник ныкаю!) получила удар, не совместимый со счастливой жизнью.
Беспрецедентно. Даже самые неотесанные мужланоиды из числа моих друзей в любом состоянии оставляли унитаз без своих образцов ДНК. А тут – женщина, которую я хочу…
Вышедшая из ванной Ленка удивленно ойкнула, столкнувшись со мной. Я стоял, выдаваясь на пол-корпуса из открытого туалета, и только сама Лена может сказать, какой взгляд у меня был.
- Ты чего? – поежилась она. – Все нормально?
- Иди-ка сюда, - махнул я головой, приглашая внутрь. – Иди, иди! – Я пропустил ее к унитазу и ткнул пальцем. - Это чё такое? Вот это вот – чё такое? А? Ну-ка взяла ершик и отскребла все на хер.
Или:
- Слышь, мать, тебе двадцать три года, а срать культурно так и не научилась?
Или:
- Можно я это сфотографирую, повешу в инете, и отмечу тебя на фото как друга?
Приятно помечтать о будущем, но куда охотнее и изобретательнее все мы мечтаем о прошлом. Я бы сказал так или вот так или еще лучше вот этак.
На самом деле я кротко улыбнулся:
- Иди. Я сейчас.
Да. Потому что двадцать три было не только «матери», но и мне самому. А в двадцать три года, знаете ли, чаша весов с сексом способна перевесить столько дерьма, сколько человечество не выгадило за всю свою историю. В двадцать три года ради секса влёт покоряются любые вершины всемогущества и любые бездны самоунижения.
Взглядом я проводил ленкины бедра в спальню. Потянул носом аромат ее геля, оставшийся легким следом в воздухе. Улыбнулся улыбкой героя – с прищуром, с вызовом. Потом решительно шагнул в туалет, извлек из ножен волшебный ершик-кладенец и доблестно разделался с коричневым чудовищем.
Прошло семь лет. Я другой. За будильником у меня давно никто не прячется. Теперь мне ничего не стоит сделать так, как я мечтаю. Сексом уже не столь жалко рисковать, да и вообще я стал настолько сладким, что теперь это женская чаша желания перевесит любую мою выходку. Но вот беда – подобная ситуация больше не повторялась. Все ленкины последовательницы – женщины отменного этикета. Ну или, по крайней мере, навыков обращения с унитазным ершиком. Мне остается только воображать, как бы повела себя кто-то из них, прояви я принципиальность. А может, спросить у вас?
Женщина! Представь! Ты дома у молодого человека, пыл которого так красиво и безошибочно доводила до пика месяц. Впрочем, у тебя самой уже кружится голова и прихватывает дыхание. И вот – счет пошел на минуты. Ты выключаешь душ, ступаешь на кафель, ладонью стираешь туман с зеркала, смотришь на себя – свежую, с почищенными перышками, где надо намедни побритую. Ты, что бывает несправедливо редко, всецело нравишься себе в этот момент и любишь в себе игривую ведьму, что сегодня не намерена уснуть раньше четырех утра. С чувством глубоко удовлетворения от того, что все происходит ни секундной раньше, ни секундой позже, ты выходишь из ванной.
И вдруг тот, кому все это предназначено, подзывает тебя к туалету, подталкивает к унитазу и с безмерным издевательством, кривя губы, оглушает:
- Это чё такое? Вот это вот – чё такое? А? Ну-ка взяла ершик и отскребла все на хер.
И прежде чем слезы стыда и потрясения брызнут из твоих глаз, ты успеваешь увидеть «это». И осознать что оно – твое.
Что бы ты сделала дальше?